Крест

У нас есть собственное оружие, которое всегда при нас...

fudel8-1-600x404Сегодня 45-я годовщина со дня преставления Сергея Иосифовича Фуделя (13.1.1900 - 7.3.1977), человека, память о котором объединяет многих людей. В его наследии - объединяющая и возвращающая к истокам христианства сила. И к его духовному опыту я лично обращаюсь в самые критические моменты своей жизни. В свою очередь, Сергей Иосифович сохранил память и свидетельства о большом отрезке времени, связанном с судьбами Церкви и мира. Так, "Воспоминания" С.И. охватывают период становления  его отца как священника, служившего на границе Польши и Белоруссии, затем в Москве, в частности, в Бутырской тюрьме. Протоиерей Иосиф Фудель за свою жизнь видел большое количество людей разных национальностей и сословий, прошел череду трагических вех и решающих событий для страны, в которой ему довелось родиться и служить Богу. Это был одаренный и честный пастырь.
Сергей Иосифович, потеряв отца восемнадцати лет, пронес через всю жизнь глубокую любовь к нему и опирался на его нравственные уроки. Поэтому именно сегодня мне вновь хочется привести отрывок из "Воспоминаний" Сергея Иосифовича, где он цитирует размышления своего отца, протоиерея Иосифа о переломных моментах в истории. На мой взгляд, они - универсальный ключ (простите за банальный прозаизм) ко всем коллизиям нашей жизни. Разумеется, лишь для той реальности, которая открывается верующему человеку.

Итак, Сергей Фудель "Воспоминания":    
[всецело отдаться своему непосредственному делу]"…Когда началась революция 1905 года, и большинство пастырей были в смятении, так как слишком долго в их сознании сращивалось тело церкви с больным телом умирающего строя, он (о. Иосиф Фудель) сразу нашел правильное слово христианина, отвечающее на вопрос "что делать?". Вернуться к Христу - вот смысл ответа, который он вложил в одну из своих статей этого времени. Он пишет:
        "Ужас положения растет с каждым днем. Я говорю не о политическом положении страны, не о торжестве той или другой партии и даже не о голоде и нищете, неминуемо грозящих населению. Как пастырь церкви, я вижу ужас положения в том душевном настроении, которое постепенно овладевает всеми без исключения. Это настроение есть - ненависть. Вся атмосфера насыщена ею. Все дышит ею. Она растет с каждым часом: у одних к существующему порядку, у других - к забастовщикам; одна часть населения проникается ненавистью к другой... Чувствуется, что любовь иссякла... И в этом бесконечный ужас положения... К нам, пастырям церкви, обращаются наши прихожане с неотступной просьбой указать - где же выход, умоляют принять какие-либо меры умиротворения и спасения... У нас есть собственное оружие, которое всегда при нас и единственно только действенно к господствующему чувству. Это средство - общественная молитва к Господу Любви "о умножении в нас любви и искоренении ненависти и всякой злобы"... Что же? Неужели мы не воспользуемся нашим оружием? Или в нас оскудела вера в силу молитвы? Или же мы привыкли молиться только по указу консистории и будем ждать его?..".
Я не знаю, последовал ли "указ консистории" о молитве к Господу Любви, но даже в самом этом словосочетании есть уже точно какое-то кощунство. Очевидно, дело в этой области было очень плохо, и недаром еще "нотатки" старика Туберозова в "Соборянах" были политы горькими слезами одиночества и ужаса перед церковной действительностью. Этими же слезами полны письма еп. Игнатия Брянчанинова. "Все возрастающая бюрократизация церкви, - пишет Л. Тихомиров в своих воспоминаниях об отце, - пугала и предвещала недоброе". Он в этих воспоминаниях, между прочим, приводит один интересный факт. На Орловском миссионерском съезде 1901 года, где участником был и мой отец, была произнесена (М. Стаховичем) речь с цитированием стихов Хомякова:

Оттого что церковь Божию
Святотатственной рукой
Приковала ты к подножью
Власти суетной, земной...

У Хомякова это обращено к Англии, но в речи в Орле это было применено к царскому правительству в России.
Сохранилось еще одно письмо отца от 1898 года к свящ. Евгению Ландышеву, которое является, мне кажется, документом большого церковно-исторического значения. Оно вскрывает то положение, в котором находились истинные служители Слова в конце викторианского века.
"Дорогой во Христе собрат, о. Евгений. Получил Ваше письмо, читал, перечитывал со вниманием и с сердечным сочувствием к Вашей великой скорби. Но отвечать Вам берусь с нерешительностью. Чем могу помочь Вам? Что сказать?.. Несмотря на то, что добрых пастырей (и архипастырей из молодых) очень много... все-таки современное состояние нашего народа так плохо, что нужны неимоверные усилия, неимоверная работа со стороны той части духовенства, которая не изменила своему долгу и призванию, чтобы положить хоть некоторый предел народному разложению... Недостойные пастыри всегда были. И при Златоусте и раньше его на епископских кафедрах сидели сребролюбцы, развратники и т.д. И всегда это будет. И несмотря на это, Церковь всегда была и будет чиста и непорочна и пастырское звание всегда будет величайшим званием на земле... Что и говорить, отче, дело наше очень плохо. В народе наш авторитет подрывается, общество не любит, власть не поддерживает. Архиереи выдают нашего брата гражданской власти с головой, страха ради иудейска. Это совершенно естественный результат того несвободного состояния, в каком находится русская церковь со времени Петра Великого. Когда все это кончится, одному Богу известно".
"Что же делать?" - спрашивает он себя дальше. И в ответе на это письмо, по-моему, еще более ценно, чем в первой части, поскольку определение положения Церкви было уже достаточно сделано Достоевским, Соловьевым, славянофилами и Лесковым. Он пишет, соединяя иногда свои слова со словами своего архипастыря Алексия Литовского:
"По моему глубокому убеждению, надо закрыть глаза на все происходящее вне нас и чего изменить мы не можем, углубиться в себя и всецело отдаться своему непосредственному делу. Необходимо прежде всего бодрствовать над самим собой, умерщвлять свои страсти и помыслы греховные, дабы не явиться кому-либо соблазном, и в то же время неленостно исполнять свои обязанности: учить, служить, наставлять. Затем, исполняя свой долг, надо непрестанно помнить, что священство есть величайший крест, возлагаемый на наши рамена Божественной Любовью, крест, тяжесть которого чувствуется сильнее теми иереями, кои по духу таковы, а не по одному названию... Каждый час, каждую минуту приходится им идти согнувшись, приходится терпеть жестокость и непослушание своих духовных чад, насмешки и дерзость отщепенцев Церкви, равнодушие представителей власти, приходится страдать молча, всех прощая и покрывая чужие немощи своей любовью. Таков закон, такова чаша наша. И "насколько вымирает в ежечасных страданиях естественная жизнь проповедника или пастыря, настолько лишь и только таким путем насаждается жизнь духовная в слушателях, в пастве...". Больно Вам, обидно, что правды нигде не видите, что все окружающее погрязло в формализме, угасивши свои светочи, - Вы не гасите свой огонь, сильнее его разожгите, бережней храните... Раскольники песни поют около Вас, когда Вы служите, Вам больно, обидно, - не зовите следователя и земского начальника... прощайте и молитесь о заблудших, заставьте плакать с собой тех, кто с Вами молится, и только этим путем, только великим страданием сердца, соединенным с великой любовью, Вы растопите ту ледяную кору около себя, которую напрасно стараетесь пробить ударами кулака...
...Таков закон. Этот закон освятил своими страданиями Сам Искупитель".
Когда читаешь это письмо, с великим волнением вспоминаешь "Соборян" и думаешь: неужели после факта такого письма одного благонамереннейшего священника к другому такому же кто-нибудь усомнится в обоснованности скорби отца Савелия? И неужели действительно церковное руководство 60-х годов прошлого века приняло этот роман Лескова только как литературную блажь?
Окончание письма такое: "Но Вы знаете, конечно, что священство есть не только великий крест, но и великое счастье, величайший дар Божий на земле. Оно есть источник неизъяснимых духовных радостей, которые мирянам недоступны, и вот в этой радости иерей Божий почерпает ту силу, которая так необходима ему, чтобы не упасть под тяжестью креста. В молитвенном подвиге духа, в благодатной близости к престолу Божию почерпает он средство против уныния и обновления духом для продолжения трудов. Нет на земле никакого другого более высшего духовного наслаждения и радости как предстоять престолу Господню и совершать таинство Евхаристии... да не лишит же Господь Бог всемилостивый нас с Вами, честный отче, этого высшего наслаждения духовного до последней минуты нашей жизни! Будем молиться, терпеть, страдать и любить, а дальше - да будет воля Божия".
Письмо помечено 14 мая 1898 года, т.е. оно писано через девять лет после посвящения…"

Источник
У Сороти

ПОЧТА ПОЛЕВАЯ

Это мой старый прикреплённый пост, еще времён регистрации в жж. Но убирать не стану из-за комментариев и атмосферы прошлой жизни здесь.
"Прошу Вас, дорогие гости, надумавшие зафрендить (тьфу, что за слово!) меня, написать кратенько: по какой причине Вы собрались это сделать. Добавляю в друзья по принципу духовного родства, созвучия, возможности поучиться, и тех, с кем в реальности сталкивала жизнь. Я люблю вас, люди, вы порой такие беззащитные, и хочется вам  сварить суп, дранники нажарить... а вы далеко..  но знайте, братья и сестры, картофельные дранники всегда за мной! У меня в друзьях даже рассорившиеся, но они мне почему-либо дороги. Признаюсь, что данный онлайн -дневник - одно большое письмо. Сил и времени все меньше, а потому своим адресатам я разослала ссылку на этот журнал, и вроде бы как ниточка не обрывается. В журнале есть подзамки... Да нет, ничего такого умного и интригующего там нет, просто не хочу, чтобы "некты" с одного творческого портала пришли сюда со своим слуховым аппаратом... А тут мне иногда хочется быть на пределе искренности, в этом большом интернет-купе... Для нектов это купе заперто (но они регулярно меня навещают:)..
Дорогие друзья! я Вас по мере сил читаю и люблю, пожалуйста, убирайте под кат большой материал. Комментарии к этой записи скрываются (до времени).
Ко всем с уважением...."
В Покрове

Последняя заутреня

294798_600            Я очень люблю этот рассказ, и с каждым годом он становится мне дороже. Много раз цитировала его, в т.ч. в нашей передаче о Лидии Сергеевне Запариной, оставившей столько дивных свидетельств о святых людях, ведь она была духовным чадом и новомученика о. Сергия Сидорова, и митр. Вениамина Федченкова, и в поздние годы – московского священника Александра Ветелева, о нем и речь в этом повествовании...  Хочется привести его полностью.

Лидия Запарина. "Последняя Заутреня"

«Великая Суббота. 1976 год. 24 апреля по новому стилю...
В десять часов вечера я пришла к своему духовному отцу, чтобы, как обычно (с тех пор, как он заболел), провести вместе Пасхальную ночь. Дочка его поехала на службу в Елохово, а сам отец Александр крепко спал.
В большой комнате на застеленном праздничной скатертью столе стояли кулич, блюдо с крашеными яйцами и цветы у портрета покойной матушки.
Мне стало грустно, одиноко, и, погасив свет, я прилегла на диван. С улицы доносился шум проезжавших машин, но постепенно становилось все тише, и я уснула. Разбудил меня бодрый голос отца Александра:
- Почиваете? А я, хоть и плохой священник, но хочу сейчас отслужить заутреню, уже двенадцать. А вы как, встанете?
Я вмиг соскочила с дивана. Отец Александр стоял в рясе и епитрахили. Мы пошли в его комнату. Я помогла ему завязать поручи, расстелила на письменном столе чистое полотенце, отец Александр положил крест, Евангелие, вынул книжечку с «Последованием заутрени», и служба началась...
Сначала мы «служили» стоя, но, быстро устав, сели рядом за столом и, забыв все на свете, читали и пели пасхальную службу.
Отец Александр делал возгласы, а я была и солисткой хора, и чтецом, и народом. Иногда у меня перехватывало горло и я замолкала, тогда он ободряюще начинал подпевать сам. Когда полагалось делать возглас, голос его звучал тихо, но проникновенно, наполненный внутренней силой:
( Collapse )
Крест

Туринская плащаница

Фильм 2003 года, в своем роде уникальный, еще до новых технологий, до натурализма Гибсона...
Но мы знаем, что убеждение в подлинности ("осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр. 11:1)) приходит не извне, а изнутри, как отклик,  как отпечаток на сердце...

опять эти крысы

После Пасхи обязательно расскажу, какая теперь профессия у следователя, он же Манька Облигация оператор МГТС, он же домушник домофонщик, предлагающий новые ключи, что звонил мне позавчера с частного номера, а я, перепутав "частный" со "скрытым" (такие у госстуктур иногда бывают), взяла трубку... Узнала голос! Потроллила и поманежила его малость,так, что он сошел в конце на оскорбления... Мне? В моем возрасте?! Даже лестно! )))
 Но тему этих уродов  с характерным выговором я не оставляю...
Прочитайте по ссылке и не нарвитесь. Невежество их  поражает - в смысле незнания о последствиях, но не судебных-земных, они же расплатятся своими близкими... Вот только тронет ли это их?
Крест

Вход Господень в Иерусалим


( Collapse )
Но наш-то, наш-то - не плачь, сынок, -
Но наш-то на ослике - цок да цок -
Навстречу смерти своей.
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдёт,
Никуда не спрятаться ей!..
Крест

Образ победы Господней в лице Лазаря

179446.p (1)Проповедь митр. Антония в Лазареву субботу
5 апреля 1969 г.

«Страстная Седмица предваряется победой Господней. Перед тем как вступить в страстные дни, вкусить смерть и воскрес­нуть, Господь, проявляя силу Божию и являя ту силу жизни бес­конечной, которая есть в человеке, воскрешает друга Своего Ла­заря. Но воскрешение Лазаря - только прообраз, только тень то­го, что мы ожидаем, что будет: потому что Лазарь державным сло­вом Господним был возвращен в кратковременную, многоскорбную земную жизнь. Нам же Воскресением Христовым открывается путь к вечной жизни, к жизни, которая никогда не придет к концу, потому что это - самая жизнь Божия, изливающаяся победоносно в нас. Вот, перед чем мы стоим - образ победы Господней в лице Лазаря, ожидание гораздо большего впереди, не только после на­шей смерти, но уже при нашей жизни, потому что Господь Воскрес­ший, победивший крест и смерть, уже теперь приобщает нас к жиз­ни Своей, к жизни Божественной. И это сияние победы Господней, сияние славы, всегда в Новом Завете связано с ожиданием и отк­ровением, - а теперь уже реальностью - Страстей Господних и смертью Христовой. Вспомните праздник Преображения Господня, когда Спаситель впервые воссиял нетварным светом перед Своими учениками, открылся им во славе: о чем тогда шла речь между Ним и явившимся пророком Моисеем и Илией? Об исходе Его, о вре­мени, когда Ему предстояло выйти из этой жизни узкими дверьми крестной смерти, Голгофского распятия. И теперь, перед тем как войти в скорбь этих трагических дней и вступить в славу Свою, снова Господь является нам в несокрушимой Своей крепости. Мы, вступая сами в эти страстные дни, не можем забыть о том, что Христос воскрес. ( Collapse )

Источник
по плодам

Поля, луга и перелески

И снова Феликс Разумовский о самом больном...  Свидетельствую: в той же Белорусской деревне в нач. 80-х, где мне довелось побывать, было очень скудно и бедно. В магазине  черные буханки и пирамиды консервов, водка была ("завсегда"). В хате - мухи, ели картошку с грибами, которые собирали в крестных лесах. Помню пьяного тракториста с его виражами на поле...
Но белорусам  и  впрямь "удалось смягчить последствия советского разорения..."
"Несколько лет назад, ещё до войны, наша съёмочная группа работала в древнем Смоленске. И вот понадобилось нам по сценарию снять хороший русский пейзаж. Так чтобы с полем, с красивой опушкой, просёлком и речкой. Поехали на север от Смоленска в сторону Велижа, стали смотреть и искать. Ехали долго, но ничего так и не нашли. Кругом бесприютность, всё заброшено, заросло бурьяном и мелколесьем.
Пришлось оставить эту затею, а чтобы всё-таки сделать свою работу - перебраться в соседнюю Белоруссию. Там, под Могилевом без труда нашли то, что нужно. И распаханные поля с живописными лесными островками, и опрятные опушки, и речку с чистыми, обкошенными берегами. Контраст с состоянием смоленской земли был громадный.
С тех пор в тех смоленских местах я не бывал. Может быть, туда мало-помолу возвращается жизнь. Дай-то Бог. Но зрелище обезлюдевшей, осиротелой Русской земли не выходит у меня из головы. Похожую картину приходилось видеть, конечно, не раз, и в псковских, и новгородских, и тверских местах. Плодороднейшие тамбовские чернозёмы тут тоже, увы, не исключение… Однако смоленское разорение было самым безнадёжным, каким-то прямо апокалиптическим.
Как же нужно было измучить русского крестьянина, как извратить за ХХ век русскую жизнь, чтобы прийти к такому финалу. К предлагаемой в наши дни (с отчаяния, конечно) особой «Программе укоренения народа на земле».
В своё время писатели-деревенщики били тревогу, писали пронзительные рассказы, повести, статьи и письма в газеты… Старались спасти, а на самом деле – прощались с умирающей крестьянской Россией.
Что же касается Белоруссии, которой во-многом удалось смягчить последствия советского разорения, то здесь, несомненно, гораздо дальновиднее распорядились своими ограниченными возможностями. Наши соседи, в частности, не допустили неконтролируемой, обвальной миграции и посчитали за благо рассчитывать в основном на свои силы…
А теперь два слова о том, уместно ли ставить вопрос о Земле в разгар тяжёлого военного противостояния? Об этом стоит поразмыслить. Можно припомнить, к примеру, что провокационно-лживый «Декрет о земле» в своё время обрушил страну и лишил её победы в мировой войне. Одновременно враз обесценив те немалые жертвы, которые принесла Империя на алтарь той, украденной победы.
Но если вспомнить событие не постыдное, а великое, если вспомнить хотя бы эпохальное Стояние на реке Угре, положившее конец ордынскому владычеству, то мы увидим, что «вопрос о земле» стоят тогда совершенно иначе. Этот вопрос не разлагал, не соблазнял, а воодушевлял. Русь под началом великого князя московского поднялась «на защиту Русской Земли». «Светло светлой и красно украшенной», а не заброшенной и заросшей бурьяном.
Наконец, последнее. Обратите внимание, что слова «традиционные ценности» нам в данном случае не понадобились. Без бюрократического новояза оно как-то понятней..."

Источник